Изменчивость изменчивости

Поклонники буддизма в нашей стране (почему-то не поворачивается язык называть их собственно буддистами) любят рассуждать о логической безупречности, стройности и неопровержимости этого учения, а также противопоставлять эти свойства иррациональности, фидеистичности и абсурдности теистических религий. Совсем недавно на глаза попался очередной опус, в котором дано окончательное доказательство правильности буддийской метафизики и неправильности всех других метафизик.

Между тем, трудно найти более уязвимое учение, чем буддийское. Наиболее уязвимым, на мой взгляд, является тезис о тотальной изменчивости бытия (аничча, анитья). Тезис этот гласит, что в мире не на что опереться, не за что зацепиться, поскольку всё бренно и тленно, всё подвержено непрерывным и нескончаемым изменениям. Немедленно возникает вопрос: а как же быть с самим принипом изменчивости? на него-то можно опереться? он-то никогда не подведёт? сама изменчивость постоянна? или она тоже может измениться и превратиться в неизменность, например? хотя бы в какой-то точке бытия. Если изменчивость действительно всеобщий принцип, то он должен касаться и самой изменчивости. Это должно значить, что и на изменчивость нельзя опереться. Что в мире вполне может оказаться нечто вечное, неизменное, неразрушимое. Если же нет, то, во-первых, изменчивость - это некий бог, на манер античной Фортуны, а во-вторых, принцип изменчивости не тотален, и есть в бытии по крайней мере одно исключение для него. А где одно, там и другие, ведь нет ничего постоянного.

Обычно, когда буддийская метафизика подвергается критике, буддисты тут же вспоминают, что буддизм антиметафизичен, что в буддизме главное метод освобождения от страданий. И приводят притчу об отравленной стреле из "Малой сутты о советах Малункье". В этом тексте Будда приравнивает метафизические вопросы - о вечности и бесконечности мира, о соотношении души и тела и даже о посмертной судьбе человека - к вопросу раненого отравленной стрелой о касте хирурга и происхождении оперения этой стрелы. Грубость такой аналогии очевидна: вопросы об устройстве мира куда как важнее для спасения. И раненому отравленной стрелой важно, кто хирург, имеет он квалификацию или он шарлатан, причинит ли он пациенту боль, спасёт ли он его глаз и т.п. А то ведь под шумок, под предлогом экстренности ситуации, можно чёрт-те чего нагородить. Этим объясняется, почему, несмотря на всю антиметафизичность и благородное молчание Будды по таким вопросам, последующие буддийские учителя и великие бодхисаттвы неоднократно обращались к этим вопросам, размышляли над ними и давали свои версии буддийской метафизики. Само её существование, даже вопреки заветам Будды, свидетельствует о том, что метафизика важна для спасения. И, в частности, важно, как соотносится изменчивость мира (а этот тезис относится к трилакшана, трём важнейшим признакам буддизма, отличающим его от других учений) с методом освобождения. Изменчивость мира означает изменчивость условий освобождения. А изменчивость условий диктует изменчивость метода. Это значит, что метод, предложенный Буддой, не универсален, что он должен меняться в зависимости от изменения условий. Сегодня у явлений есть причинно-следственная связь, завтра нет. Сегодня у страдания есть причина, завтра нет. Сегодня страдание в принципе преодолимо, завтра нет. Сегодня все явления пусты от самобытия, завтра нет. Сегодня арийский восьмеричный путь эффективен, завтра нет. Да что там завтра, уже в следующее мгновение. Ведь если нет ничего постоянного, то и метод не может оставаться постоянным ни одного мгновения. Он должен постоянно меняться, не исключая самых его основ. И таким образом он размывается в ничто.

И тут поклонники буддизма, торжественно ссылаясь на сутры Праджняпарамиты, заявляют о парадоксальности и сверхразумности буддийского учения, о его индифферентности к противоречиям, о его другой, запредельной логике. И уже не помнят, что это как раз те качества, за которые они минуту назад критиковали тестические религии. Что поделать, аничча.